Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.
© Шерспир
Ей больше не хотелось думать. Только не сейчас. Не в этот год, да и ни в какой следующий. Проживать эту жизнь так, словно завтра тебя ничего не ждет. И не бояться перешагнуть через черту. Адели больше не боялась смерти. Но что страшнее – она больше не боялась жизни. Словно в ней заел какой-то тумблер отвечающий за инстинкт самосохранения.
Если раньше она думала про итальянцев – то обязательно с содроганием. А все потому, что ей было что терять. А теперь же? Ни мужа, ни ребенка – свободна, как птица. Правду ей сказал однажды дед. «Нет ничего хуже, чем те, кого ты любишь. Только они делают тебя слабее, чем ты есть на самом деле. Только они заставляют тебя задумываться о страхе. И если даже не за себя, то за них. А страх делает нас уязвимой мишенью. Надеюсь, тебе никогда не представится возможности это прочувствовать.»
Но прочувствовать пришлось. Только теперь уже все равно. Только деду спасибо, что научил.
Комнату наполняет бледный лунный свет. Отражаясь в гладких полированных поверхностях-зеркалах он заполняет собой все пространство. И в этом пространстве можно разглядеть две фигуры. Мужскую и женскую. Они движутся в такт, совершенно единые. Гладкая кожа женщины кажется еще более бледной в этом свете. Черные волосы волной ниспадают на плечи. Прическа совсем рассыпалась, губы приоткрыты. Карминно-красные… они все еще чувствуют вкус его поцелуя. Она упирается руками в его бедра, то поднимаясь, то опускаясь. Стоны и шипение – вот те звуки, которые сопровождают этот бледный лунный свет – свидетель небольшого развратного секрета.
Толчок. Еще толчок. Глаза закрыты, ресницы вздрагивают, словно она видит картинки. Но это алкоголь.
- М-м-м-м…
Прошло не много времени, прежде чем она опустилась на смятые простыни навзничь. Волосы разметались по подушке, белье пропахло запахом не то дождя, не то пороха. Она вдыхает его запах и снова закрывает глаза.
Адели поворачивает свое лицо к мужчине, смотрит на него так, словно видит впервые, потом поворачивается на бок и протягивает руку. Мягко касается вначале груди, потом шеи, поднимается к подбородку, пальцами чувствует щетину, ищет пальцами его губы, словно слепой, жаждущий «посмотреть» на его лицо.
Два сбитых дыхания. Два учащенных сердцебиения, два тела на кровати, только минуту назад бывшие единым целым, и являющие собой сейчас две не пересекающиеся прямые.
А как бы было вам, приходись убирать то, что осталось после человека? Или же делать так, чтобы все подумали, что умер он совсем от другого. Знаете, как просто инсценировать утопление? А знаете, как инсценировать утопление тела того, кто повесился? Она знает. Она знает многое, что помогает выжить.
Тут уже спасибо папочке. Или, скорее, Адриано. Это он был свидетелем того, как отец, будучи еще чистильщиком, избавлялся от тел. Это он умолял отца показать. Слишком юный для таких испытаний. Но умеющий держать язык за зубами. Истории брата, плюс книги по паталогоанатомии, криминалистике…Когда это все завертелось? Когда она стала тем, кем есть сейчас? Наверное, это случилось в тот день, когда в роддоме славного города Сан-Франциско акушер объявил ее матери, что у нее родилась девочка. Вот та самая отправная точка всех несчастий. Стоило родиться мужиком.
- Тебе пора. Она не говорит больше ничего, тянется к прикроватной тумбе и берет пачку с сигаретами. Дурная привычка, которая появилась достаточно недавно. Протягивает Эллиоту пачку, предлагая закурить. Потом достает себе сигарету, поджигает и затягивается. В полумраке нового дня, в котором вот-вот покажется солнце и забрезжит рассвет, тлеет яркий огонек ее сигареты. Дым наполняет легкие, а после - выдох. Адели ставит на кровать пепельницу, смахивает туда часть пепла с сигареты. Еще одна затяжка. Эл ничего не говорит, ждет. Она знает, что он смотрит на нее, даже если сама не смотрит на него. Улыбается.
Через пять минут хлопает дверь.
Аделаида поднимается с кровати, совершенно нагая, докуривает сигарету, тушит ее в пепельнице, молча поворачивается и уходит в душ.
Быстро вытирается полотенцем и завязывая на талии шелковый пояс короткого халата, выходит в комнату. Все то время, что она стояла под водой - всего одна мысль. "Надо проветриться".
Утренняя прохлада щекочет ее. Проходя мимо круглосуточной кофейни она не удержалась и взяла себе кофе на вынос. Так что сейчас, делая несколько шагов - подпитывала их небольшим глотком вкусного и приятного кофе. Адель улыбалась, смотрела перед собой ровно и почти не оглядывалась по сторонам. Так что не удивительно то, что молодая женщина лишь краем глаза "мазнула" по промчавшемуся мимо шевролет тахо и только потом с опозданием заметила как машина сдала назад, а с переднего пассажирского сидения, буквально, как черт из табакерки выскользнул здоровенный парень.
Момент и чашка с кофе отброшена куда-то на пол, а сама Адель бесцеремонно впихнула в машину.
- Эй! Какого черта ты творишь, урод! Пусти меня! - воспротивилась она, но уже было слишком поздно. Дверь с хлопком закрыли, а водитель заблокировал выходы.
Машина открывалась только снаружи...Фрау поджала губы и попыталась было съездить по лицу водителю, но тот самый амбал, что затащил ее в машину, ловко перехватил ручку леди и с силой сжал запястье. Еще немного и кость треснет.
- Мне бы не хотелось, чтобы у нас с вами были проблемы, мисс Кайзер. Это всего лишь прогулка. Наш босс хотел бы с вами поговорить, - зеленые глаза женщины округлились, она не нашлась что ответить.
Так что заметно остыла и резко выхватила свою руку из лап уже скалящего зубы недалекого парня.
- Кто твой босс?
- Всему свое время, красотка, - на английском с чудовищным акцентом продолжил он, - Эй Даг, ну ты видал каких в криминал потянуло? Нет чтобы мужика нормального найти... - парень говорил, кажется по-испански, и Адель совсем не понимала.
"Приплыли". Неужели кто-то из наркокортеля? Поежившись она вжалась в сидение и стала смотреть в окно. Однотипные пейзажи. Деревья. Дома. Дома. Деревья.