Утро Аделины началось с того, что она предпочитала называть производственным недоразумением: очередной отец заблудшей девочки попытался свою дочурку выследить и вернуть в лоно семьи. Не то чтобы Море была категорически против чьего-то семейного счастья. Совсем нет, ей было, откровенно говоря, плевать, что там и как у ее работниц в доме. Что-что, а про сор и избу Аделина знала настолько много, что можно было бы писать серию учебников. Но дело было в другом: девица, вновь встретившаяся с отцом, совсем не хотела уходить. И она, поверьте, была не первая. Была у нее парочка заблудших овечек, которые попали в "теневой" шоу-бизнес случайно и не хотели провести там всю жизнь, но остальные были совсем иного порядка. Эти девочки уже давно скинули свои маски потерявшихся и сбившихся, они уже приобрели самоуверенность и скрылись от проблем забавным способом: стали получать удовольствие от того, чем зарабатывали. Эти девицы буквально подсели на свое дело. И подобная привязанность и реакция психики всегда казалась Аделине восхитительной особенностью человека. В конце концов все они сдавались, принимали и втягивались, становились ее живыми денежными мешками, которые она абсолютно бессовестно выжимала. И вот тот самый бедный папочка с ужасом понял, что его дочь хочет остаться, хочет и дальше трясти своим телом на камеру, позволяя делать с ней все, что угодно (и прописано в контракте). Охранники уволокли отца с площадки, притащили к начальнице, где, порядком скучая от однотипных высказываний, Адель пережила очередную порцию обвинений, подпиливая при этом ноготки. Мужчина еще не успевал сказать вслух, а она уже знала, в чем ее обвинят, к какому кругу Ада припишут и каких проклятий насыпят сверху. Поэтому женщина молча кивала, иногда даже невпопад, а сама мысленно перебирала свой гардероб, мысленно подбирая самое лучшее из своих платьев. Сегодня ей необходимо будет показать себя во всей своей холодной, продуманной, хваткой и опасной красе. Семейный ужин был лишь красивым названием тому, что для Лины уже давно стало испытанием, на котором она должна показывать и доказывать, сколь чертовски она хороша и чего стоит.
"Надо не забыть найти какой-нибудь момент, чтобы хоть немного опозорить этого дворнягу," - подумала она и не смогла сдержать усмешку, которая еще сильнее разозлила ее посетителя, о котором она уже и думать забыла. Женщина устало выдохнула, повернулась к нему и чуть пригнулась к столу, тихо обращаясь к безутешному:
- Знаете, никто не сможет изменить того, что Ваша дочь ушла из дома. Никто не сотрет из ее головы ту похотливость, за которую Вы всегда ее ругали. Никто не превратит щелчком пальца Вашу распутную, помешанную на сексе и удовольствиях дочь в милую христианку. Более того, мистер Крид, Вы сами выковали такого ребенка. Всеми своими запретами и ограничениями. В Вашей вере много разного про плоды, которые сладки, потому что недоступны. Так вот, поймите же наконец, что запрещенный Вами плод слишком сильно понравился Вашему ребенку. И поблагодарите кого-нибудь, что она оказалась в таких весьма приличных условиях, а не у трассы. Если Вам станет легче, просто забудьте о ней, похороните пустой гроб, зачеркните ее имя. Сделайте все, что угодно, чтобы наконец отказаться от мысли о том, что какая-то маленькая ограниченная во всем девочка вдруг проснется в ней и попросится домой. Она не проснется и не попросится, потому что этой девочки нет. Ваша дочь больше не Ваша, она принадлежит только себе и своим желаниям, и я никогда не позволю ограничить ее свободу. Что бы Вы там не думали, я никого не держу тут силой. Они сами держатся, им это нравится. Вот и все. А теперь убирайтесь подальше отсюда, обратно в свое захолустье и больше никогда не появляйтесь тут. Я всегда даю родителям шанс, но если девочки не уходят с ними под ручку, значит им это не нужно. А значит отвергнутые родители не нужны мне. Не ищите проблем, мистер Крид. Хорошей дороги, - легкий взмах рукой и немая статуя - охранник оживает и уводит поникшего мужчину вслед за собой, а Адель подзывает свою помощницу, которая приволакивает несколько чехлов с платьями, отобранными ею вчера.
Мора несколько минут гипнотизирует каждое из них, а затем определяется с выбором. Темно-синее, подчеркивающее фигуру, с небольшим декольте и вырезом на спине, края которого соединены между собой темными нитями бисера. С прической женщина решает не мучиться, подбирая волосы шпильками и позволяя нескольким прядям спокойно спадать ей на плечи. На шее оказывается колье того же цвета, что и нити на спине, на ногах аккуратно смотрятся черные туфли на шпильке. С макияжем Аделина так же не мудрит, чуть подводит глаза, слегка освежает помаду и ослепительно улыбается своему отражению. Ей нравится та женщина, что смотрит на нее с зеркальной поверхности.
В ресторан Аделина прибыла в гордом одиночестве. Грациозно войдя в зал, она первым делом приблизилась и поздоровалась с отцом, мягко целуя того в обе щеки. С матерью приветствие не вышло за рамки суховатого, но не лишенного налета уважения, кивка и внимательно взгляда из-под чуть опущенных ресниц. Адель всегда изучала эту женщину при каждой встрече, снова и снова пытаясь найти ответ на простой вопрос "почему?" Почему ее мать смирилась со случившимся, когда даже ее совсем небольшая дочь понимала, насколько отвратительно произошедшее и как ужасно то, что в наследники теперь метил какой-то парниша-дворняга. Потом Мора наткнулась на своих сестер, с которыми обменялась объятиями и улыбками. Она была почти искренней. Почти. Все было бы намного лучше и намного натуральнее, если бы она буквально не ощущала присутствие "наследничка" поблизости. Он всегда был чужим. Отвратительным подкидышем, которого выбирал отец. Это создание, порушившее для Аделины ощущение дома, рядом с семьей, угрожало ее будущему, для которого она лезла из кожи вон. И смириться, как смирилась мать, она не могла. Каждая ее клеточка сопротивлялась самой мысли о том, что у нее есть брат. Его не было. Она даже никогда не называла его так, холодно обращаясь только по имени и натягивая лживые улыбки на каждой более-менее официальной встрече. Публика обязывала ее делать это. Когда свидетелей рядом не было, Аделина просто-напросто игнорировала этот раздражитель, всячески оттягивая необходимость взаимодействовать с "братишкой".
Гости рассредоточились по залу, несколько мужчин окружили Аделину, а она, прекрасно зная правила игры в подобном обществе, старательно подыгрывала и общалась с ними, медленно перетекая от одной темы к другой. Время от времени кто-то уходил поговорить с другими, на смену приходили другие гости. С некоторыми приходилось знакомиться, кого-то вспоминать, делая вид, что все прекрасно знаешь и помнишь. Аделина держала марку идеальной дочери своего отца, способной не только мило болтать, но и крайне здраво и расчетливо мыслить. Однако заниматься болтовней с гостями вечно Лина точно не планировала, она поглядывала краем глаза за своими родственниками, и когда отец удалился, она вежливо покинула небольшой кружок гостей, сославшись на то, что ей ненадолго нужно уединиться.
Стараясь ступать как можно мягче, Аделина проследовала за отцом и тихонько постучала в дверь, после чего легонько приоткрыла ее.
- Отец, - не заходя в комнату без особого на то разрешения, оставаясь все еще большей частью за дверью, обратилась к мужчине Мора. - Могу я немного потревожить твой покой и поговорить? - она едва уловимо улыбнулась и чуть тише продолжила: - Мы уже очень давно не оставались наедине, чтобы просто-напросто пообщаться, - это была правда, которая немного тревожила Аделину. Когда-то давно она частенько общалась с папой, а теперь медленно отдалялась от него. Что было тому причиной? Точно женщина сказать не могла. Уверена была точно лишь в том, что хуже стало после исчезновения Маркуса, свадьбы и гибели мужа. После этих событий все стало в ее жизни несколько сложнее и отдаленнее, чем ей хотелось бы признавать.