Криминальный Даллас приветствует вас на своих просторах! Добро пожаловать в мир больших возможностей, сносящих крышу эмоций, впечатляющих перспектив, жестоких игр, убийств, насилия, похоти и разврата. Здесь разворачивается самое эпичное и яркое противостояние между двумя группировками и представителями закона. Здесь каждый получает шанс стать лучшим среди первых, но всего лишь один раз. Начавшееся противостояние не оставит в стороне никого. Присоединяйся и вкуси запретные плоды города грехов.

Магнус
Констанция
Николь
ДИлан
Сиб

Маркус
Селена
мистер энн
Эдвин
Джек

лучший пост - Констанция







Living End: We choose violence

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Living End: We choose violence » Флешбеки » 1994


1994

Сообщений 1 страница 9 из 9

1

Код:
<!--HTML--><div class="nameep"> 1994 </div>
<table><tbody><tr><td><img class="imgf1" src="https://67.media.tumblr.com/78b1be908fbb570657b78abfcce09ed2/tumblr_oanwcy7qSi1r3luv0o2_250.gif"></td><td><img class="imgf2" src="https://66.media.tumblr.com/f6be9e86035adf926b0fcd663240b387/tumblr_oanwcy7qSi1r3luv0o1_250.gif"></td></tr></tbody></table>
<div class="nameep2">Sybill V. Windsor х Richard Hardman; Дом семьи Хардман; май 1994
<br>- - - - - - - - - - - <br>
 Дом Хардманов. Племянники в гостях у дяди. Этюд в пастельных тонах «юные и невинные».</div>

0

2

- Эдди, пожалуйста, нарисуй мне гиппопотама! - маленькая Сибилл стоит перед братом в тщательно застегнутом на все пуговицы темно-синем платье, хотя ей уже сто раз сказали, что на улице светит яркое солнце и в темных тонах ей будет жарко и протягивает старшему брату альбом и два карандаша - зеленый и розовый. Что такое темные тона девочка не знала, а на улицу ей выходить было нельзя, потому что недавняя игра с водными пистолетами с бесконечной беготней по дому привела к тому, что еще три часа Сибилл сидела на уроке музыки в мокром платье и в конечном счете заболела. В результате вместо того, чтобы отправиться с мамой и тетей Эвелин в Париж на неделю моды, девочка вот уже четвертый день проводила в обществе дяди и старшего брата. И хотя она исключительным образом относилась к визитам в дом Хардманов, где можно было смотреть мультики до полуночи и есть апельсины пока не покроешься крапивницей до самых пяток, сейчас ей было попросту скучно, грустно и одиноко.
Привыкшая ко всеобщему вниманию или по меньшей мере вниманию братьев и отца, сейчас девочка испытывала смесь обиды и непонимания. Как они могли оставить ее одну? Ее - их принцессу, их солнышко, их малышку, их Сибби? Это было возмутительно и совершенно несправедливо. В то время как ее мать сейчас выбирала себе платье как у самой настоящей королевы, отец с самым старшим братом поехали по работе к странным узкоглазым людям с сомнительным цветом кожи, Артур уехал на спортивные сборы, гонять свой дурацкий мяч, а Себастьян вернулся в Гарвард и пытался что-то там выучить, Сибилл сидела здесь и хлюпала носом, а еще кашляла и пила противные лекарства по настоянию вызванного для нее врача. Ко всему прочему, когда отец привез ее в дом дяди, она крепко спала и потому забыла взять с виллы Виндзоров Лаки - своего огромного плюшевого жирафа и весь вечер пятницы Сибилл провела в слезах, пока ей не привезли игрушку. Теперь же Лаки немедленно нуждался в друге и так как среди всего обилия игрушек ничего подходящего девочка не нашла, она хотела, чтобы брат нарисовал ей гиппопотама. Она не вполне понимала, что это такое и прикладывала значительные и ощутимые усилия, чтобы выговорить слово, но была совершенно уверена, что гиппопотам станет лучшим другом для ее жирафа. А  так как сама она рисовать не умела, ей должен был помочь брат. И наибольшим аргументом к этому являлся тот факт, что Сибилл все это время бегала по дому с мраморным полом босыми ногами. И чем дольше Эдмунд разговаривал по своему дурацкому телефону со своими дурацкими подружками, тем больше вероятности, что Сибилл подхватит ангину, или разложение легких, или гангрену, или еще какое-нибудь ужасное заболевание, значение и точное название которых она не знала, но была уверена, что это очень-очень плохо и Эдмунду обязательно влетит по первое число, если его сестра умрет. Хотя вообще-то, что такое умрет Сибилл тоже не вполне понимала. Потому что когда она решила помочь рыбке в аквариуме погреться и засунула туда кипятильник, а рыбка взяла и умерла, стало совершенно не ясно по какому принципу вообще происходит смерть и должны ли для этого прежде происходить какие-то необычные события. Так или иначе, Сибилл точно знала, что смерть это очень плохо, мама с папой расстроятся, а Эдмунду здорово влетит, если он прямо сейчас не положит трубку и не нарисует ей гиппопотама.
- Эдди, пожалуйста, нарисуй мне гиппопотама! - она дергает его за штанину, а затем заходится громким кашлем, после хмуря брови и прыгая на цыпочках по полу. Ей совершенно непонятна причина, по которой брат продолжает разговаривать по телефону и игнорировать свою маленькую сестру. Девочка еще какое-то время постоит на месте, а затем с трудом сдерживая слезы, прижмет к себе жирафа, альбом и два карандаша, - Пойдем отсюда, Лаки. Дядя нарисует тебе нового друга, - поджав губы, Сибилл стремительно выбежит из комнаты, на ходу ориентируясь, куда именно ей нужно бежать, чтобы найти дядю. Несмотря на то, что девочке совсем недавно исполнилось четыре, дом Ричарда она знала ничуть не хуже своего собственного и потому умело сновала между многочисленными фигурами взрослых, лишь изредка врезаясь в них и, потирая лоб.
- Дядя Ричард! - забегая в гостиную кричит Сибилл, - Дядя Ричард! - повторяет она, встав на секунду посреди комнаты, наблюдая за тем, как служанка подает утренний чай и едва завершает - поднимает глаза на девочку, - Я кашу не буду. Я хочу два апельсина и четыре конфеты, - категорично заявляет Сибилл, вызывая невольную улыбку служанки, которая вместо этого наливает ей апельсиновый сок и протягивает бокал, не понимая, что маленькая Виндзор ни при каких условиях не отпускает от себя Лаки и потому сок взять не может.
- Дядя Ричард, - привлекая внимание единственного взрослого родственника, Сибилл тут же забирается к нему на колени, полностью игнорируя существование горячего чая в непосредственной близости, - Лаки грустно и одиноко! Я хочу, чтобы у него был друг - гиппопотам... Я еще не придумала ему имя. А Эдмунд не хочет мне его рисовать! Дядя, пожалуйста, нарисуйте мне гиппопотама.

0

3

В этом далеко не маленьком доме, фундаментально выстроенном из высохших на солнце камней, всегда пахло смолой и солью, черемухой, и ещё какой-то невообразимой смесью аромата хвои, ветра и земли. И все эти далеко не благородные едва уловимые запахи причудливо сочеталась со всеобщей напускной аристократичностью дома. Не богом забытое место, но на поиски этого отчужденного белоснежного чудовища Ричарду некогда потребовалось больше месяца. Видимость повсюду. Большие витражи, фасад здания, выходящий на небольшой живописный сад с дорожками из узорной гальки, казались самой изысканностью и великолепием, чтобы никто – особенно если он незнакомец – не подумал, что эти фасады закрывают мрачных не чистых на руку личностей, может даже преступников, предателей, чьи мысли могли бы быть полны яда и злобы. Но как бы ни было здесь гостям, лично Ричарду было комфортно. Это место подходило ему, в нем он находил спокойствие и уют. Здесь он не был воротилой бизнеса с виндзорским узлом под шеей и идеально вычищенными дорогими ботинками, не был криминальным авторитетом с пушкой за пазухой. Он был мужем, отцом, дядей, обыкновенным смертным мужчиной, который любит на завтрак свежие яблоки и чай, а после ужина на втором этаже сыграть партию в бильярд. В это время он находился в том чудесном периоде своей жизни, когда его уже перестали волновать и мужская зависть, и женская глупость, и он видел перед собой необъятные горизонты и перспективы и высшую  цель: добывать столько денег, чтобы можно было заставить всех замолчать и иметь несокрушимое влияние. Он был в прекрасном среднем возрасте, когда еще в нем как никогда были сильны азарт и авантюризм, и сердце, мысли и личная мораль его еще не закупорились бронированными сволочными стенками.
Он чинно пил крепкий черный чай и читал статьи экономического раздела «The Dallas Review», но вскоре сам почувствовал, что пробегается глазами по строчкам почти машинально, не вникая как прежде в смысл прочитанного. Обрывки звонких детских голосов, топот ног, звуки возгласов и криков мелькали за дверьми поблизости, загорались как звездочки и тут же гасли, сменяясь другими, заполняя дом неугомонной жизнью и постоянным движением. Иногда он вновь возвращался взглядом на начало абзаца и пытливо начинал заново, но, начав свой этот обычный ритуал дня, он вновь слышал какой-то шум, сбивался на него, задумывался, забывал о прочитанном и недовольно хмурился.
Недавно приезжал Виндзор, топтался у него в кабинете, они выкурили пару сигар под разговоры о делах насущных и кровавых, а потом он попросил по-семейному выручить – у него важная безотлагательная встреча, их жены уезжают на очередное бестолковое мероприятие, старшие дети тоже разъедутся по своим занятиям, остаются только двое младших, которых, конечно же, некому доверить (спихнуть – мысленно поправил тогда он) кроме Ричарда. Стоит ли говорить, с какой миной на своем лице встретил эту просьбу Хардман? Но семейные узы обязывали, портить благоприятные отношения с шурином было ни к чему, да и потом, провожая Джеймса и пожимая ему руку, Ричард думал, что в сущности это пустяк, ничего страшного не случится, если дети погостят у них. Разумеется, будь с ним здесь Эвелин, он бы не думая спихнул всю заботу о младших Виндзоров на нее. Увы, под действием этих новых обстоятельств существующий для него порядок дома и распорядок дня пришлось скорректировать ради любимых племянников.
Ричард всегда был трудоголиком. Эта черта стала взращиваться в нем еще с тех пор, когда он твердо уяснил себе, что в своей семье ему придется выгрызать клыками уважение и мнение, что он чего-то стоит. С тех пор он работал упорно, пробираясь на поверхность социальной иерархии собственным силами. Такой образ жизни спустя долгое время становится привычкой, и даже когда он находился дома в обычный выходной, он предпочитал быть в курсе информации, которая могла бы быть для него полезна и держать руку на пульсе.
Вот и сейчас, он как всегда начинал день с обзора местной прессы. По крайней мере пытался. Он все еще вчитывался в статью про то, как Александр Галлахер в минувшие выходные открыл новый ресторан на Гринвилль авеню, когда двери в гостиную распахнулись, и своим присутствием его удостоила сама мисс Сибилл Виндзор. Малышка, которая и до этого своими возгласами давала понять о своем присутствии и передвижениях, теперь бойко выкрикивала «дядя Ричард» и требовала внимания. Ричард чуть улыбнулся, когда племянница сходу дала понять о своих гастрономических предпочтениях и решительно, со всей детской непосредственностью залезла к нему на колени. Он вовремя среагировал, отодвинув от себя чашку подальше и отложив газету туда же в сторону.
- Друг гиппопотам? А может лучше подружку? – он усадил девочку поудобнее и всмотрелся в ее набор юного фантазера – игрушку, альбом и карандаши. - Ну хорошо, пусть будет друг. А почему бы тебе самой не нарисовать для него друга-гиппопотама?
Ричард легко подстроился под важный остро-социальный разговор с четырехлетним ребенком, ведь его дети находились примерно в том же возрасте. Назвать его хорошим отцом по общепринятым меркам можно было с натяжкой. По-настоящему в воспитательный процесс отпрысков он вольется как только тем исполнится лет двенадцать. До этого Ричард несколько дистанцировался от большинства естественных махинаций навроде ночных кормлений, смены подгузников, приучения к горшку и разучивания первого стиха. Он оставлял этот груз быта на плечи своей благоверной и нянек, а сам по вечерам заходил в детскую, целовал на ночь и закрывал дверь, покупал развивающие игрушки и водил на аттракционы. Его участие в жизни ребенка начиналось куда позже и вот тогда уже становилось тотальным, даже всеобъемлющим и характеризующимся одним словом – контроль. И контроль этот с тех пор не заканчивался… Но вот с настолько маленькими детьми наедине Ричард все равно чувствовал себя странно. Такие как он не умеют водиться с детьми. Такие как он обычно теряются и даже поддакивая ребенку, ощущают себя полными болванами. Такие как он, могут быть даже любимы детьми, потому что вполне могут позволить смотреть телевизор, лопать любую сладкую дрянь и играть во что угодно, лишь бы их самих поменьше беспокоили.
- Может, для начала придумаем ему имя? Как насчет Эдди? Или Артур? Может Себастьян? – он все еще пытался играть по ее правилам. Как настоящая Виндзор малышка уже проявляла упрямый характер, и дядя Ричард с тягостным видом взял карандаш. Он попробовал схематично изобразить то, что от него требовали, а деле же получилось нечто среднее между комодом и начальником его службы охраны. Определенно, в Хардмане художник не просто умер, но уже успел и разложиться.
- Скажи, а чем занят твой брат? – Если художества не удались можно было попробовать отвлечь на другое. Между делом, он махнул рукой горничной, чтоб дала девочке все, что угодно и покинула комнату. - Не хочешь сходить с Лаки и пошпионишь за ним, а потом рассказать мне?
Девочка была в том возрасте, когда примитивные нервные центры порождают множество ощущений во всем организме, когда все так раздражающе интересно, когда можно "умереть от смеха" или "лопнуть от счастья" и когда "ах" и "ой" составляют прелестный и несложный реквизит всей эмоциональности. Ричарду стало, наконец, не то чтобы жалко, а даже как будто совестно. У него даже мелькнула мысль: “Нельзя ли для этих детей на это время найти настоящую няню, гувернантку, человека с хорошим влиянием?” Собственное свое влияние он считал по понятным причинам весьма негодным, — не из самоумаления, а по некоторому, скажем так, особому взгляду на вещи. Но для начала, он решил отправить ее к брату обратно, тот наверняка уже заскучал без Сибби и горит желанием развлечь мелюзгу. А Ричард как раз бы дочитал газету.

+1

4

Вы когда-нибудь пробовали чего-то просить у подростка, чего он делать категорически не желает? Пользы столько же, сколько от крика под водой. Эдмунд стоял в своей новой спальне, которую на время выделил ему его родной дядя и уже битый час разговаривал по телефону. В будущем он возненавидит телефоны и все, что с ними связано, но тогда без этого жизнь казалась тусклой. Мелкая сестренка всячески пыталась его отвлечь от «важных» разговоров, но все бестолку, ведь он давно привык не обращать внимания на её приставучесть. Тем более, родителей и старших братьев, которые могли за это его отругать, рядом не было, поэтому можно было смело не делать заинтересованный вид. Итак, с самого пробуждения он первым делом позвонил своему самому близкому школьному другу, чтобы обсудить вчерашнюю гулянку и девчонок конечно. Не так давно у Эда появилась первая постоянная девушка, а за месяц до этого, состоялся первый сексуальный опыт с другой девушкой, постарше, все как у обычных популярных парней. В возрасте тринадцати лет это считалось очень круто, друзья завидовали ему и старались держаться ближе, авось и им что-то отколется от подружек, подружек Эдмунда. Следующий звонок был от его девушки, которая уже от кого-то узнала этот номер и долго что-то кричала в трубку об изменах, а потом о встрече с последующим приятным примирением. Третий звонок оказался от лучшей подруги его девушки, которая интересовалась как у него дела, затем стала обсирать свою подругу, и в конце пригласив его на свидание. Все это, почему-то, нужно было рассказать лучшему другу, поэтому четвертый звонок был совершён ему, а затем быстро последовал пятый, от девчонки из параллельного класса. Эд очень обрадовался её звонку, так как эта малышка была очень популярна, капитан команды поддержки и просто красавица, и кажется, у них завязался очень приятный разговор, который может перерасти во что-то большее. Как раз в этот момент явилась его младшая сестренка, заноза в заднице, и стала ныть нарисовать ей что-то, что конкретно, он даже не пытался расслышать. Он определенно забыл, что сестра болеет, и что ему было приказано не оставлять её, и играть с ней весь день, но это было худшее наказание, а ведь он даже ничего не натворил. Благо, он знал, как поступать в подобной ситуации, нужно как можно дольше игнорировать её, а затем, перед самым приходом родителей, немного поиграть с ней, и она непременно запомнит только конец. Малышка совершенно забудет, что всего лишь час назад она дулась на брата за то, что тот не рисовал ей бегемота, и радостно обняв отца, скажет ему, что она очень любит Эдди, потому что тот её развлекал. Отличный план для подростка, который несколько раз уже срабатывал, поэтому, он не сомневался, что и в этот раз все пройдет как по маслу. Девчонка, наконец, ушла, и он, спокойно сев на кровать, договаривался с новой подружкой о встрече, совершенно забыв, что со старой еще не разрывал отношения.  Так и начинались похождения казановы, и как ни странно, отец не обсуждал с сыновьями темы, которые касаются девчонок, изредка в его разговорах что-то проскальзывало, но там было совершенно не за что зацепиться. Тут не за что было винить родителей, каждый отвечает сам за себя, например, его младший брат будет иметь постоянную девушку, не пытаясь искать кого-то на стороне, так же как и один из старших. Примерно в двенадцать лет характер Эдмунда безвозвратно изменился и из примерного мальчишки он превратился в отъявленного сорванца, конечно, в будущем, так же многое будет меняться, но некоторые привычки останутся неизменными. Можно обвинить во всем подростковый возраст, ведь это очень тяжелый период. Взрослые продолжают обращаться с подростками как с детьми и ждут, чтобы они вели себя как дети. Командуют ими, словно маленькими животными, а потом хотят, чтобы из них выросли нормальные взрослые. Рационально мыслящие, уверенные в себе люди. Это трудный, никчемный, нестабильный период. Эд всегда вспоминал этот период с некой ухмылкой, так как помнил он не так много, а то, что помнил, его веселило. Единственное, что он говорил об этом периоде, звучало как то так, - В подростковом возрасте людьми движет страсть. Чтобы показать свою значимость, они предпочитают говорить, а не слушать.
Закончив разговор, он взял немного денег, те, что давались ему на всякую вкусную шнягу, и направился в гостиную, чтобы позавтракать, как примерный племянник. – Доброго вам утра, дядя Ричард, - чинно выдал парень и занял свое место за столом, чтобы позавтракать. Он заметил, что на коленях дяди уже сидела его маленькая прилипала, видимо, озадачила его той же просьбой, так как перед ними, на столе, лежал лист, и на нем было нарисовано что-то странное. К слову, Эдмунд отлично рисовал, его даже хотели отдать в специальную школу, но он отказался, так как это ему особо то и не нравилось. Он вообще разносторонняя личность, с детства пробуя себя в разных областях. Он учился музыке, уже отлично играл на фортепьяно, десять лет занимался английским футболом, но бросил, месяц назад, а теперь его захватил сноубординг, конкретно после поездки на отдых в Альпы. Кроме всего этого, были еще десятки увлечений, которыми он овладевал почти в совершенстве, а затем бросал, потому что после этого ему быстро все наскучивало. Кажется, так будет не только с увлечениями, но и с девушками. Парень ухмыльнулся увиденной картине, но не подал вида, и принялся, есть, то, что подали на стол, так как был не шибко привередлив в еде. Сейчас, ему нравились всякие вредные батончики, чипсы и прочее, но он вполне мог навернуть тарелку супа или что-то в этом роде. Все его мысли были направлены на то, как поговорить с дядей, чтобы тот отпустил его на гулянку этим вечером. Через час, ему нужно было отправляться на занятия к учителю музыки, брянькать по изрядно доставшим его клавишам, но мать ему не простит, брось он еще и это, поэтому надо терпеть. Было ясно, что дядя не в восторге от их присутствия и совершенно не умел общаться с ними, но зато выпросить у него что-то было легко, потому что он действовал по принципу, лишь бы отстали. Парень рассчитал, что вернется в особняк уже к обеду, затем на пару часов найдет себе занятие, и к пяти часам нужно было линять отсюда. Главный вопрос в том, когда спросить об этом у дяди, сейчас или в обед . Настояние его сейчас было, так сказать, то что надо, сестренка сделала свое дело, заставив его мечтать избавиться от них поскорее, но если спросить сейчас и получить положительный ответ, он может изменить его к обеду, остыв и подумав, так как отец не будет в восторге. Вообще личная жизнь Эда проходила в основном в школе, просто так на улицу погулять с друзьями его не пускали, но он надеялся на скорейшее изменение ситуации, так как старшим братьям было уже многое дозволено. Он же пока довольствовался малым, поездками к друзьям домой или вылазками в общественные места только с охранником, это было не круто в подростковом возрасте. Вообще любой надзор воспринимался в штыки, тем более, сейчас, когда его авторитет в школе был велик, и нужно было его поддерживать. Поэтому, он решил не говорить с дядей до обеда, а там, если тот откажет ему, просто сбежать. Для этого он придумает отличный спектакль, ровно в пять он покрутится перед дядей и прислугой, поиграет с Сибилл и затем скажет, что желает посмотреть парочку фильмов в своей спальне, а может и поспит. Часа три, как минимум, его не хватятся, а сбежать незаметно не составит труда, уличить момент, пока охранники потеряют бдительность, разговаривая между собой, и выскользнуть, камеры не в счет, никто на них сейчас не смотрит, а он вернется во время, и его уход, запечатлённый в них, будет никому не нужен. С этими мыслями он доел все, что было ему положено и, сделав глоток чая, взглянул на дядю и все еще сидящую, на нем Сибилл. Нет, разговаривать ему ни с кем из них, совершенно не хотелось, поэтому, парень допил горячий чай и, отодвинувшись на стуле, произнес, - Я пойду в свою комнату, мне нужно подготовиться к занятиям, - к занятиям по музыке, смешно, но повод весьма значимый, чтобы его не остановить и не заставить играть с сестренкой. Он хотел еще что-то добавить, но забил на это, так как желал поскорее свалить, пока добрый дядя Ричард не сбагрил на него главное сокровище семейки Виндзор.

0

5

У Сибилл была очень сложная жизнь.
Во всяком случае, с точки зрения девочки, которой меньше чем две недели назад исполнилось четыре года, она считала именно так и частенько рассказывала об этом Лаки вечерами, когда пряталась в шкафу от матери, которая запрещала ей смотреть мультики и велела готовиться к вечернему купанию. Хотя вообще-то купаться Сибилл обожала и еще больше обожала окатывать всех, кто участвует в этом процессе водой и пеной, она не могла объяснить никому из взрослых, что оставить Лаки одного в соседней комнате для нее сродни преступлению и самому ужасному предательству, определения которому она попросту не знала, но точно понимала, что это очень-очень плохо. Единственный раз, когда ей удалось совместить приятное с полезным, это когда за нею в отъезд родителей присматривал Теренс. Вечно занятый делами отца он отвлекся на телефонный разговор, сказав сестре, чтобы она топала в ванную и ждала его. Так Сибилл и поступила. Взяла Лаки, свой крошечный махровый халат, два полотенца и пошла в ванную. Брат сказал ей подождать его и не залезать в воду, пока он не придет, но ничего не сказал о том, что ей нельзя купать жирафа. Так что, подоспев спустя пятнадцать минут, Теренс застал первое купание Лаки, на голову которого геля для душа и шампуня было вылито больше, чем эта голова могла поместить. Попытки объяснить Сибилл, что так делать нельзя, потому что жираф был плюшевым ни к чему не привели, равно как и попытки уговорить девочку дать просушить игрушку до утра и не спать вместе с ней, потому что она мокрая до самого основания. В результате четверо братьев были вынуждены полночи танцевать вокруг маленькой сестры, чтобы она согласилась поспать без игрушки и не рассказала ничего родителям. В результате Сибилл заснула на руках Эдмунда к трем часам ночи и он был вынужден просидеть с нею так до самого утра, потому что разбудить ее и обнаружить, что жирафа нет рядом значило наткнуться на слезы и надутые губы.
Описанный пример по мнению все той же маленькой Виндзор очень четко иллюстрировал сложность ее жизни, главная проблема которой заключалась в том, что все в ее доме были взрослыми и никто попросту не хотел и не мог ее понять. Хорошо понимала девочку ее мама, но мамы сейчас рядом не было, а дяде Ричарду и Эдмунду совершенно невозможно было ничего объяснить, потому что они даже не знали, почему ей нужен именно гиппопотам, а не тигр, овца, волк, иголкобраз или как он там назывался, медведь, кенгуру или еще кто-нибудь из числа тех животных, что Сибилл знала и любила. Ведь никто из них не читал ей сказку про Муми-Троллей и потому понятия не имел, кто по мнению юной Виндзор мог быть лучшим другом ее лучшему другу. Про Муми-Троллей ей рассказала тетя Эвелин и она же подарила девочке огромную книжку с яркими картинками. Тетя Эвелин же и объяснила, что вне страниц книжки существуют животные очень похожие на этих существ. И название этому животному гиппопотам.
По мнению Сибилл взрослые должны были сами ее понимать. Потому что мама всегда говорила ей, что она должна слушаться взрослых, потому что они умные и знают больше нее. А раз они умные и много знают, значит, должны понимать чего она хочет, когда и почему. Ведь мама же угадывала, когда ее принцесса хотела кушать, спать и даже знала точно когда был ее день рождения! А запомнить это число из скольких-то там сотен дней, двенадцати месяцев и безумного количества лет было не так уж и просто. Так что Эдмунд и дядя Ричард определенно уступали ее маме в уме и сообразительности, но даже они должны были понимать, что раз Сибби болеет, значит, Лаки скучно и ему нужен друг. Но они не понимали. И много всего другого не понимали тоже. И юная Виндзор оказывалась перед неприятным выбором - попытаться им все объяснить, или найти жирафу друга самостоятельно.
- Но... - тихо тянет девочка, поглядывая то на дядю, то на горничную, которая уже принесла тарелку с конфетами и вазу с фруктами, - Зачем ему подружка? Подружка у него уже есть. Это я, - Сибилл хмурится, не вполне понимая, почему дядя не дошел до такой простой истины самостоятельно. Она ерзает у него на коленях, а потом тянется за апельсином и тут же протягивает его Ричарду, - Почисти его, пожалуйста. Я сама не умею, - вообще-то умеет. Отец научил ее делать так, чтобы обожаемый дочерью фрукт не брызгал и не жег ей глаза. За что тут же получил от Элейн, которая в отличие от других знала, что Сибилл может неделю прожить на одних апельсинах и через три дня покрыться крапивницей целиком. До тех пор пока она не умела чистить апельсины сама, оставалась надежда на то, что она не будет есть их вместе с кожурой. Так или иначе, но сейчас маленькая Виндзор не хотела ничего чистить сама и потому терпеливо дожидалась дядю Ричарда, не торопясь ему ничего объяснять.
- Я не умею рисовать. Папа говорит... - она напрягается и хмурит брови, припоминая странную фразу, которую говорит отец, - Что у Виндзоров для таких вещей... Руки не тем концом вставлены. А каким концом они должны быть вставлены, чтобы можно было красиво рисовать, дядя Ричард? - вдруг интересуется Сибилл, задумавшись над смыслом уже давно сказанной отцом фразы. Она ждет ответа и между делом разламывает апельсин, первую дольку из чувства благодарности засовывая в рот Ричарду, а не себе. Потом же апельсин исчезает со скоростью света и Сибилл тянется за следующим, когда в двери заходят одновременно гувернантка и брат. Последнего девочка демонстративно игнорирует, потому что обижена на него и не собирается разговаривать с ним целый день. Если, конечно, он не предложит ей поиграть в больничку и не достанет из аптечки самую настоящую зеленку. Горничная же заставляет Сибилл на мгновение перестать ерзать на коленях у Ричарда и застыть в нерешительности. Потому что протянутая ей бутылочка с чаем вызывает у девочки недоумение и возмущение единовременно. И она все ждет, когда же кто-нибудь скажет что-нибудь против. Но Ричард молчит и Эдмунд тоже. Взгляд с подозрением скользящий от двух родственников, наконец, застывает на женщине, которая не в силах понять, что не так.
- Мне уже четыре. Я не пью из непроливайки. У меня есть своя чашка с гномами! - в возмущении заявляет девочка еще и потому что эту чашку они с отцом выбирали ей целый час и Джеймс за это время проклял момент, когда сказал Элейн, что сам отвезет девочку к дяде. Было это еще в один из их позапрошлых визитов и они купили в итоге шесть чашек, потому что Сибилл не вполне была уверена, какая именно ей нравится. Но в итоге запомнила она только о чашке с феями и гномами и пить из чего-либо еще попросту отказывалась.
Определенно, сегодняшнее утро не задалось. Сибилл была уже совсем большой, а взрослые все еще ее не понимали. У ее Лаки не было друга. У нее болело горло и кашель то и дело сводил с ума. В обед должен прийти врач и заставить ее пить новые лекарства. Жизнь ее была бессмысленна, тяжела и ужасна, а тут еще и дядя ничего не понимал.
- Как же мы можем дать ему имена, которые уже заняты моими братьями? Так не бывает! - совсем скоро Сибилл ждало гнусное разочарование, потому что через пару недель в парке она повстречает другую девочку по имени Сибилл и будет горько плакать, пытаясь убедить отца, что это только ее имя и никто больше не может так называться. Ведь имя-то уже дали ей. Как кто-то еще может его занять? Но пока девочка объясняет вещи, кажущиеся ей прописными истинами и вертит в руках альбом то одной стороной, то другой, после чего слезает с колен дяди, подхватывает Лаки и сокрушенно качает головой, тряся темными кудряшками. Ей предстоял долгий путь для поиска друга для жирафа, раз уж эти взрослые не хотели ей ничем помочь. Виндзор подходит к вазе с конфетами и находит четыре ореховых, последовательно выкладывая их в ряд с тем, чтобы сосчитать и точно не ошибиться. Затем конфеты отправляются в карман платья, а апельсин в нагрудный карман комбинезона Лаки.
- Эдмунд все время болтает с девчонками и не рисует мне гиппопотама. Я все скажу папе, - рассказывает маленькая ябеда дяде и отпивает глоток чуть теплого чая из принесенной кружки с гномами, - А Люси Хейл, с которой он говорил сегодня, - девочка выдерживает интригующую паузу, а затем делает страшное по ее мнению лицо, - РЫЖАЯ! - по мнению Сибилл рыжие люди это ужасно. Так же ужасно как люди с совсем черной кожей. И еще странные люди с крошечными щелочками между глаз. И мальчишки. Мальчишки были самыми худшими из всех. За рыжую девчонку Эдмунда должны были непременно наказать. А саму рыжую девчонку отправить Антарктиду. Почему именно туда? Потому что Антарктида это почти там же, где находится Ад. Сибилл видела на глобусе. Но сейчас у нее слишком много дел, чтобы рассказывать такие прописные истины.
- Я вернусь. Потом, - комментирует коротко девочка и выбегает из комнаты, направляясь в свою спальню. Обычно ее оставляют в одной комнате с Самантой, но сейчас Сибилл болела и они почти не виделись. Мама говорила, что она может заразить сестру и они будут болеть вместе, а этого девочка уж точно не хотела. Она все еще хотела лишь одного. Найти друга для Лаки и у юной Виндзор определенно была вполне конкретная идея как это сделать.
Забежав в свою комнату, девочка закрывает за собой дверь и достает из шкафа свой рюкзак. Складывает туда апельсин и четыре конфеты. Достает книжку, но тут же сажает Лаки, пристегивая его ремешками, чтобы не упал. Надевает на него кепку, а сама забирается на кровать, доставая из тумбочки ножницы.
Сибилл быстро листает книжку и находит нужную картинку. Муми-тролль не мог быть нарисован незадачливыми родственниками, зато мог быть вырезан из книжки и найден где-то поблизости. Когда Виндзор найдет его, она приведет его домой и Лаки будет с кем играть. А дядя с братом похвалят ее за находчивость.
Сибилл умела пользоваться своими детскими ножницами и потому не совсем ровное вырезание муми-тролля из книжки удалось ей довольно быстро. Девочка еще некоторое время разглядывала его со всех сторон и в конце концов решительно нарисовала недостающий хвост. За этим действом последовали размышления различного толка. Где именно может обитать муми-тролль и на что его можно было выманить? Определенно на конфеты. И конфеты у нее были. А где он мог обитать Сибилл не могла приложить ума ровно до момента, пока не взглянула в книжку и вокруг дыры, оставленной после вырезания не увидела самую настоящую детскую площадку с песочницей. От этого откровения малышка даже подпрыгнула на месте, потому что тетя Эвелин часто водила ее на площадку неподалеку и там было много качелей, каруселей, песочниц, других детей и сладостей. К счастью для последнего, у Сибилл с собой была копилка, куда взрослые засовывали ей деньги на новый велосипед. Вообще-то для взрослых это было что-то неопределенное, потому что велосипед бы ей никогда не позволили из-за высокой травматичности даже при ходьбе пешком, но девочка точно знала, что это на велосипед. Учитывая, что совсем недавно у нее был день рождения, на деньги, которые теперь лежали в копилке можно было при желании купить себе два десятка велосипедов, но в деньгах Сибби разбиралась очень плохо и знала лишь, что один цент это очень мало, а один доллар - очень много. И значит, чтобы ее не обманули, никому нельзя давать больше одного доллара.
Ей ничего не стоило прошмыгнуть из дома в заднюю дверь во внутренний сад, который был пуст как никогда. Охрана здесь не требовалась, а о камерах Сибилл ничего не знала. Она добежала до конца сада, пододвинула стул, чтобы открыть калитку и уже через минуту была на широкой тропинке, которая еще мгновениями позднее вывела ее на оживленную улицу от которой рукой подать было до детской площадки. Виндзор силилась вспомнить, куда именно надо идти, но потом увидела женщину с двумя мальчишками, в руках у которых были лопатки и ведерки и просто последовала за ними. Сибилл не ошиблась. Спустя десять минут она уже стояла посреди маленького детского рая и светилась от счастья.
- Лаки! Здесь мы найдем тебе много-много новых друзей! - в фантазии девочки жираф ей что-то ответил и они вместе побежали кататься на карусели. Жираф больше не сидел в рюкзаке и все время занимал вполне полноценное место рядом со своей хозяйкой. Даже когда они переместились на коней - Лаки занял соседнего, не давая худенькой светленькой девочке покататься.
Лаки и Сибилл и впрямь очень скоро нашли себе много новых друзей. В песочнице и на каруселях. На горке и у пруда. Возле киоска с мороженым, где Виндзор отдала ровно два доллара - по одному за каждую порцию, одна из которых предназначалась жирафу, но почему-то была съедена самой Сибилл. Вообще-то они с Лаки нравились всем на детской площадке. Один мальчик даже подарил им свою лопатку, а другой поделился сладкой ватой и построил для них замок. За это Виндзор угостила их только что купленной жвачкой и следующие полчаса трио дуло пузыри - кто больше. Но время шло. Одних детей уводили и приходили  другие. Сибилл и Лаки находили все больше и больше друзей, но никто из них не был гиппопотамом. Временами Виндзор показывала картинку из книжки другим детям и многие согласно кивали, но никто не видел его в реальности. Это расстраивало Сибилл, но совсем ненадолго, потому что грустить на площадке было попросту глупо. Когда же наступило время обеда и большинство детей попросту испарилось, маленькая Виндзор пришла к выводу, что наступила пора работать на приманку. Вот только конфеты были уже розданы или съедены, а апельсин был единственным в своем роде и отдавать его малышка не собиралась. Недолго думая, девочка побежала к ларьку с конфетами и купила кулек разноцветных леденцов, карамелек и мармеладок, яблоко в карамели для Лаки и конфету на палочке вдвое больше чем ее собственная голова для себя. Но прежде чем преступить к обеду, Сибилл разбросала почти все купленное по площадке и тропинке, залезла на скамейку, распаковала свое лакомство на палочке и стала ждать, когда своим присутствием ее почтит сэр гиппопотам.

+1

6

Все было предельно понятно: она – подружка плюшевого жирафа, она любит апельсины, но не умеет их чистить, любит рисовать, но не умеет. «Знаю я, для чего у Виндзоров руки вставлены», думал Ричард, апатично прожевывая дольку апельсина, но с детьми о таком пока еще рано было говорить, особенно с Сибби. И он предпочел проигнорировать ее вопрос про концы рук и их назначение, мысленно сетуя на столь всеобъемлющее любопытство маленькой девочки. Как будто ставить взрослых в идиотское положение входило в список обязанностей каждого ребенка. Сейчас он играл с ними в детские игры, чтобы когда они вырастут на его глазах – играть по-взрослому.
Эдмунд Виндзор присоединился к их скромной компании и принялся за завтрак. Ричард пронаблюдал за тем, с какой королевской дисциплинированностью тот прошел на место. Примерный мальчик – вот какие слова приходили на ум, стоило взглянуть на Эдмунда сейчас. Он пожелал мальчику в ответ доброго утра, но завести и ним разговор не представилось возможным, поскольку Сибилл приступила ко второму акту своего выступления, на этот раз про чашку с гномами, имена братьев и ценную информацию о личной жизни Эдмунда. Ричард не успел донести свою чашку чая до рта, как уже стал в курсе любовных перипетий двенадцатилетнего мальчишки и его вкуса относительно девочек.
- Рыжая? Какой кошмар, - с явным сарказмом в голосе говорит дядя и отрицательно покачивает головой, только больше подыгрывая племяннице, - Эдмунд, как ты мог? – и он пытается смотреть на племянника серьезно, но его глаза смеются и шутка для них вполне очевидна.
Хардман совсем не обращает внимания на то, что Сибилл набирает полные карманы конфет, его больше интересует недочитанная статья. Но когда она вдруг выбегает из комнаты, а ее брат собирается идти музицировать, он все же отрывается от чтения, чтобы напоследок кое о чем попросить.
- Эдди, будь добр, забери ее в свою комнату, пока будешь репетировать, - он и до этого собирался повесить на шею парня обязанность присмотреть за Сибилл, а теперь после всей этой утренней возни с рисунками, апельсинами и жирафами, идея оставить детей заниматься друг с другом казалась еще более привлекательной, - она будет твоей музой.
Нет, в его голосе не было ни капли ехидства, но даже для него эта ситуация походила на то, будто они негласно спихивают друг на друга обоим неинтересную обязанность. И разница между ними лишь в том, что Ричард старше и в более выигрышной роли - его положено слушаться. Будь здесь и сейчас его сестра («Черт возьми, она отдала пацана на уроки фортепиано, а чего сразу не в балет?»), ее выразительные глаза смотрели бы на него с укором и, сложив руки на груди, она бы назвала бы его поведение ребяческим, незрелым, а потом слегка нахмурилась бы и покачала головой – когда так делал кто-нибудь из них, внешнее сходство становилось только отчетливее.
Ему вспомнилось, как однажды, когда ему самому было лет четырнадцать или около того он с утра по дури неумело закурил в комнате, и зазвенела пожарная сигнализация, подняв на ноги пол-дома. Он уже и не помнил, что плел тогда электрикам, но у них в то утро поднялся дикий кавардак. Рабочие носились с этажа на этаж, мама заламывала руки, отец ругался, Элейн важничала, Марк тупил. В разгар этой вакханалии еще и заявилась бабушка. Кажется, еще тогда, когда в очередной раз Ричард оказался виноват в сработанной сигнализации и всех остальных грехах сразу, он впервые и подумал, что поскорее желает съехать подальше от всей этой семейки. Как оказалось, стоило через несколько лет обзавестись своей собственной семьей, иногда беспокойной, иногда невыносимой, чтобы эта мысль время от времени возвращалась легким эхом из прошлого. В такие моменты, когда ему все же удавалось остаться в покое ото всех, как сейчас, когда Эдди ушел к себе, Ричард оставался наедине со своими мыслями и делами. Вот и сейчас, встав из-за стола, он подхватил прессу и направился из гостиной в свой кабинет на втором этаже.
К счастью для его ощущения комфорта, но к несчастью для событий разворачивающихся тем временем в доме, он пробыл там практически все время до обеда. Спустя полчаса после завтрака с племянниками, к дому подъехал черный «бьюик», из которого вышло двое мужчин среднего роста, виду строгого и непримиримого, но имевшие дар быстро изменять лицо свое на самое подобострастное выражение, когда чуяли взять выгоду. Их проводили к нему в кабинет, где Хардман долго и обстоятельно вел с ним беседу, в заключение которой выписал чек на сумму с четырьмя нулями и отпустил гостей с миром и обещанием доложить ему о ходе сделки.
Тишина. Иногда к ней стоило прислушиваться, ибо она могла значить многое. В его случае тишина настораживала, заставляла внимать пустым коридорам и молчанию комнат. Где же эти звонкие неугомонные крики, где беспокойный топот ног, где звуки чего-нибудь падающего, расплесканного, ломающегося? Нет, ничего этого не было. И для Ричарда эта тишина была поистине зловещей.
В кабинете раздался робкий стук в дверь, к нему заглянула прислуга. Девушка в униформе взволновано сообщила о том, что отправилась в комнату к Сибилл, чтобы дать той необходимые ей лекарства, но не обнаружила девочку в комнате. Уже с того момента лицо Ричарда Хардмана начало приобретать нездоровый бледноватый оттенок. С нахмуренным лицом он поднялся из-за стола и отправился проверять спальню девочки, на ходу уточнив, вернулся ли Эдмунд с занятий. Распахнув дверь в комнату мальчика, он бросил только одно:
- Где твоя сестра? – взгляд его проносится по всей обстановке спальни, надеясь найти девочку где-нибудь среди предметов интерьера. Но тщетно. Он разворачивается на месте и спешно идет в ее комнату, чтоб уже там рывком открывать шкафы, заглядывая в каждый угол, надеясь, что ребенок просто решил с ними всеми поиграть в прятки, и они сейчас запросто найдут ее где-нибудь под кроватью. Но и здесь его ждало разочарование.
Ричард ринулся к охране. Он не поскупился на красочное непечатное сквернословие, которое никогда бы не позволил себе сказать при племянниках, но которое оказалось действенным кнутом для тех, кому он платил за бдительность и охрану дома. Поднялась суматоха. Как бы это комично ни звучало, группа людей в форме с рациями и оружием рассредоточилась по территории особняка в поисках одной маленькой девочки. Стали просматривать все записи с камер видеонаблюдения начиная с сегодняшнего утра.
Ноги сами собой несут его вон из этого дома, на улицу. Он быстрым размашистым шагом какое-то время идет по двору по направлению к улице, рыская глазами по сторонам, и холодный ветер бьет его в лицо.
Черт! Черт! Черт! Это потом, лет через десять-пятнадцать он будет с улыбкой вспоминать всю эту историю и подшучивать над повзрослевшей Сибилл над ее любовью к жирафам и бегемотам, а в тот конкретный момент ему было далеко не до смеха, и присмотр за детьми уже не казался такой пустяковой задачей, как раньше. Он проклинал всех. Неугомонную Сибилл. Эдмунда, который не проследил за сестрой. Свою службу охраны, проморгавшую сбежавшую девчонку. Виндзора, за то, что поехал к гребанным азиатам и притащил сюда эту головную боль. Свою дорогую сестрицу, за то что наплодила такой выводок. Ричарду казалось, что в тот момент он постарел сразу лет на десять. В следующий раз он испытает такое, когда ему позвонят и сообщат, что военный истребитель с огромной партией «товара» разобьется, не долетая до Штатов.
В кармане истошно запищал телефон – устройство, больше похожее на кирпич с антенной, но в том году настоящая инновационная новинка в области технологий связи. Сбивчивый голос на том конце провода прерывается шипением, но главное Ричард уловил. Отследили по камерам, как вышла с внутреннего сада на улицу. Прочесали всю округу. Нашли. Детская площадка неподалеку отсюда. Он остановился как вкопанный, спрятал телефон обратно и устало оперся ладонью о стоящее рядом дерево. Тяжело вздохнул. Сердце и пульс медленно с галопа переходили в нормальный ритм. Мыслей в голове было много и каждая перебивала предыдущую: он надеялся, что вооруженные солдафоны не испугают четырехлетнюю Сибилл, что за время поисков не потеряется еще и Эдди, и что он больше никогда не останется присматривать за детьми младшего возраста. И хорошо, что на его попечение оставили всего лишь двух детей, будь их больше, он бы, наверное, совсем пропал.
Ричард выпрямился и первым делом разыскал племянника, чтобы вместе с ним отправиться на детскую площадку. Он уже представлял возможную картину, которую там увидит: в центре детского городка с довольным видом стоит маленькая Виндзор и командует группе безопасности искать друга-бегемота для ее плюшевого жирафа. Еще пара минут, и дядя Ричард возьмет ее на руки и унесет домой, отныне контролируя передвижения этой юной леди. Ах да, и придется поторговаться с Эдмундом, чтобы вся эта история осталась между ними.

+1

7

- А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А! - крик маленькой Виндзор на руках у вооруженного мужчины в костюме раздается на всю площадку и внимание немногочисленных зрителей тут же обращается к двусмысленной картине, где четверо здоровых амбалов не могут договориться с малышкой, которая, совершенно очевидно, не собирается никуда с ними идти. Она болтает ногами в воздухе, прижимает к себе Лаки и орет во все свое малюсенько горло так звонко, что шансов просто так увести ее с площадки домой не остается. Вообще-то четырехгодовалая Сибилл терпеть не могла, когда ее трогали малознакомые люди. Держать ее на ручках могли либо отец с матерью, либо прочие родственники с предварительного разрешения. И ни при каких условиях это не были члены домашней охраны дяди Ричарда и даже домашней охраны виллы Виндзоров. Впрочем, на вилле девочке и не приходилось попадать в такие ситуации, потому что внимания ей оказывали вполне достаточно, чтобы она не была вынуждена сбегать из дома в поисках гиппопотамов.
- Я все скажу папе! - кричит Сибилл и спустя секунду оказывается стоящей на земле. Будучи в руках у мужчины, она даже не думала рыдать, но сейчас поджимает губы и растирает по лицу слезы обиды и злости. Никто из этих людей не хотел ее понять. А все было просто как божий день и пока кто-нибудь не выслушает девочку и не сделает, что нужно, она никуда не пойдет и будет рыдать тут, пока не умрет.

Она мирно сидела на скамейке, болтала ногами и периодически лизала огромный леденец на палочке. Раскиданные по площадке конфеты вызывали удивление у многих, но немногие решились спросить у Виндзор, что она сделала и для чего. В результате спустя двадцать минут на скамейке рядом с малышкой сидели трое таких же детей и ожидали момента, когда появится гиппопотам. Многие из них уже утратили веру в чудо, но Сибилл была уверена на все сто процентов, что у нее все обязательно получится и она отыщет друга для своего Лаки, который тоже сидел рядом, перемазанный мороженным, потому что за неимением салфеток, девочка вытерла руки об него. Ничто не предвещало беды, но равно так же ничто не предвещало и чуда, когда один из мальчишек вскочил со скамейки и закричал, что видит гиппопотама. Сибилл тотчас же откинула от себя конфету и побежала вслед за своим новым знакомым. И Дэниэл ее не обманул. По дорожке в нескольких метрах от них и впрямь находился огромный плюшевый муми-тролль. Правда, шел он не сам, его на руках нес незнакомец, но это было уже совершенно неважно. Сбивая всех на своем пути, девочка побежала следом и добежала до строения, на котором красными буквами красовалось незнакомое малышке слово «тир». Мужчина зашел внутрь и к ужасу детей подвесил гиппопотама за шарф над всем непонятным строением. От возмущения у Виндзор перехватило дыхание и она еще с минуту смотрела на весь ужас раскрытыми глазами, а потом побежала к скамейке, забрала Лаки и свой рюкзак. Она понятия не имела, что значит тир, но была уверена, что может попробовать купить игрушку на те монеты, что были в ее копилке.
Сибилл долго прыгала вокруг стойки, не доставая до нее. Когда же, наконец, хозяин обратил на нее внимание - он и слушать не захотел, потому что не поверил, что в копилке девочки могут быть средства даже на одну игру. Впрочем, засмеявшись, он предложил малютке попытаться попасть по мишени и даже подставил ей стул. Принципа игры Сибилл не понимала и потому спустя пару неудачных попыток, перевела пистолет на хозяина и выстрелила. К счастью для мужчины маленькие пульки не могли причинить ему серьезного вреда, но он еще долго бегал по тиру с нецензурной бранью, которую юная Виндзор все равно не поняла и собиралась спросить у дяди Ричарда, как только вернется домой. Крики же глупого взрослого на нее, не возымели никакого действия, а когда громила ринулся на нее, чтобы отобрать копилку за какой-то там моральный ущерб, подоспели вооруженные охранники из дома дяди и не допустили свершения несправедливости. Легче от этого Сибби не стало, потому что гиппопотам все еще болтался у крыши строения и его необходимо было немедленно спасать. Но никто не хотел слушать малышку, она расстраивалась и как следствие им не удавалось договориться, сколько ни старайся. Хотя амбалы вообще не были слишком хорошо подкованы в дипломатическом искусстве. Особенно таком тонком, как общение с очень избалованной четырехгодовалой девочкой.
 
- Я хочу гиппопотама! И пока вы мне его не достанете - я никуда не пойду! - кричит Сибилл, надувает губы и садится на край лавочки, обнимая Лаки. Говорить с нею теперь было в сущности совершенно бесполезно и недоумение мужчин по этому поводу совершенно оправданно. На вилле Виндзоров имелся в наличие один охранник, который в тайне от родителей однажды разрешил ей искупаться в фонтане в саду. После этого они были лучшими друзьями и окажись он сейчас здесь, ситуация развивалась бы совершенно иным образом. Но никто из этих людей девочке не нравился. Так что лучше им было даже не пытаться к ней подойти.

Сибилл показалось, что она просидела целую вечность, но прошло от силы десять минут, когда на тропинке появился дядя Ричард. Все это время члены охраны пытались предпринять попытку заговорить с Сибилл, но в итоге все четверо заняли места на стоящих рядом скамейках и наблюдали за тем, как огорченная девочка затравленным взглядом поглядывает на гиппопотама. Когда же все мужчины резко поднимаются на ноги, Виндзор тот час же соскакивает со скамейки и со всех ног несется к дяде. Она обнимает его за ноги насколько это позволял крошечный росток и руки. Пожалуй, большую радость девочка выражать была не способна.
- Дядя Ричард! Там гиппопотам, а они не хотят мне его достать. И я никуда не пойду, пока они мне его не достанут. Он не должен остаться здесь один на ночь. Ему будет страшно... И... И... И мы с Лаки не сможем спать спокойно, пока он здесь. А вон тот мужчина говорит, что Джо не продается и хочет, чтобы я швырялась пульками из тяжеленной штуки, которая у него есть. А еще у меня болит голова, я разбила коленку и хочу пить!

+1

8

Иметь детей – это просыпаться оттого, что на тебе рисуют фломастером. Иметь детей – это только допив кофе обнаружить на дне чашки пластилин. Иметь детей – это лего в твоем ботинке.
Пусть Ричард был не слишком близок к настоящему отцовству в полном и самом красочном смысле этого понятия, так, чтобы прочувствовать бессонные ночи и знать всех героев современных мультиков по именам, сейчас как ему казалось, что он приблизился к нему максимально. И пусть из его дома убежало не его собственное дитя (страшно представить, что было бы с Эвелин), а маленькая племянница, Ричард, кажется, только сейчас начал осознавать, что возня с малышами должно быть куда более хлопотная и утомляющая, чем ему до этого представлялось.
С новостью о том, что Сибилл нашли, и она жива и здорова, жизнь его заметно облегчилась. Дышать стало как-то полегче, и тяжелые мысли развеялись, как облака в погожий весенний денек. Даже полученное через пару минут известие от группы его ребят о том, что Сибилл отказывается с ними идти, плачет и угрожает рассказать все мистеру Виндзору, было воспринято Ричардом совершенно спокойно. Не растерявшись, он тут же разузнал верные координаты их нахождения, отдал распоряжение не трогать более ребенка, но находится рядом и ни в коем случае не терять ее из виду.
Ему ничего не оставалось, как отправиться туда самому, чтобы лично забрать гиперактивную фантазерку. Вышагивая за ворота своего дома, он отчетливо чувствовал, как настырные лучи тепла постепенно пригревают затылок и плечи, робко ложатся на спину, постепенно согревая и ее. Как ветер треплет рубашку, задевает короткие волосы, как проходится рядом, заигрывая. Надо сказать, что Сибилл выбрала для побега один из лучших дней переходного сезона, царившего в это время года в Далласе. Еще недавно проклюнувшаяся зелень и яркое цветение контрастировали с уже по-летнему солнечным душным светом и легким ветерком. И когда мужчина вышагивал по аллеям к той самой детской площадке, возникало странное чувство диссонанса – будто погодные условия и вся природа противоречивым каноном, контрастным двухголосьем пытались перекричать друг друга. Весне не хотелось уходить, но лето уже подпирало ее.
Вскоре Ричард оказался на детской площадке, а оттуда направился к тиру, где застал очаровательное зрелище: четырехлетняя дочь криминального авторитета стреляет пульками в ни в чем не повинного человека. Он даже остановился на пол пути просто со стороны несколько мгновений просто наблюдая за всей комедией, центром вселенной которой была и оставалась Сибилл Виндзор. Но недолго он предпочитал оставаться сторонним свидетелем детских шалостей. Он двинулся ей навстречу и тут же был замечен племянницей. Она со всей непосредственностью бросилась к нему, потешно обнимая за ноги и тараторя. Он вновь оказался увлеченным в вихрь ее нескучной жизни. Ричард смотрел на нее сверху вниз и внимательно слушал. Пока она бубнила про игрушки, тир и жажду, он кивал и легонько поглаживал ее по волосам.
- Давай заключим сделку. Знаешь что это такое? – деловито ответил он, раз уж девочка так серьезно относилась к своим игрушкам, значит и вести переговоры с шалуньей стоило «по-взрослому». - Я достану тебе этого… - «…гребанного…», - гиппопотама, а ты взамен как хорошая девочка возьмешь меня за руку, вернешься обратно домой и больше не станешь убегать. Там мы тебе вылечим и голову, и коленку. Договорились? Лаки ведь нужен друг, верно?
Так получилось, что Ричард понял к этому моменту - имея дело с Сибилл в его случае нет смысла строить из себя злого тирана и через силу заставлять ребенка. Что позволено отцу может быть не позволено дяде. Тем более, он прекрасно знал сколь балуют Виндзоры любимую дочурку. Ребенок, скорее всего, просто не привык, что ему может быть что-то запрещено. Разводить потом скандал на пустом месте между родственниками было не в интересах Хардмана. Поэтому приходилось идти на поводу у четырехлетки, а значит ему сейчас предстояло расстегнуть рукава рубашки, закатать их и «швыряться пульками из тяжеленной штуки».
Он подошел к ближе к тиру и достал из бумажника два доллара. Вот была цена его спокойствия. В его руки легла полуавтоматическая легкая винтовка. Для Ричарда она показалась как будто игрушечной. Перед ним была коробка с разнокалиберными припасами. И помимо пулек в ней хранились безобидные тренировочные патроны. Ричард взял один такой и повернулся к Сибби.
- Гляди.
Вынув один патрон, он начал вертеть его в пальцах. Его движения были проворными, плавными — как льющееся масло. Патрон как будто перетекал от большого пальца к указательному, от указательного — к среднему, от среднего — к безымянному, от безымянного — к мизинцу. На мгновение исчез из виду, потом появился опять. На долю секунды завис неподвижно и двинулся обратно, переливаясь между пальцами Хардмана. Взад-вперед. Патрон плясал в его пальцах. Просто, чтобы увидеть распахнутые детские глаза в удивлении и восторге. Провернув этот трюк, Ричард патрон убрал обратно в коробку и взял уже нечто попроще, более подходящее для обычной игровой стрельбы. 
Он взял у хозяина тира двадцать тупоголовых штампованных пуль без выступа обтюратора на юбке и сам зарядил оружие. На расстоянии перед ним были расположены несколько простых досок, прибитых в виде полок для тех обычных подкрашенных в красный цвет алюминиевых банок, которые стояли на них. Он вежливо поинтересовался сколько ему нужно сбить мишеней, чтоб получить игрушку. Мужчина, который только что закрывался от попаданий в него от Сибилл, явно пребывал в скверном настроении, о чем говорило то, как недовольно он пробубнил: «двадцать пуль – двадцать в цель». И ехидно ухмыльнулся, мысленно явно оставляя приз за собой.
Ричард тем временем взял винтовку, пристально посмотрел на нее и поудобнее ухватил. К тому времени он еще предпочитал "беретты", но еще больше любил старый добрый "ругер". Говорил, он лучше ложится на руку. Тем не менее, Хардман думал, что еще не растерял сноровку для стрельбы по мелким мишеням. В положении стоя прицельные приспособления приближаются к глазу, и винтовка естественным образом устанавливает завышение. Он плотно прижал и полностью приложил приклад правее плечевого бугра, где плечо переходит в руку, возле бицепса. Расслабил все мышцы плеча, рук и кистей, чтобы предотвратить дрожание и движение во время нажатия на спуск курка. Прицелился. Выстрелы были отрывистые и ритмичные. Казалось, проходило ровно три секунды, прежде чем он вновь спускал курок. И каждый выстрел сопровождался негромким дребезжанием – так падала очередная сбитая пулькой банка. Постепенно с каждой новой выпущенной пулей мишеней становилось все меньше. Они сваливались в натянутую на полом сетку так же четко и неукоснительно, как надежды хозяина тира на то, что родне капризной девчонки придется изрядно потратиться и попотеть, чтобы исполнить ее прихоть. И окончательно были развеяны, когда последняя сдалась под точным попаданием.
Ричард медленно опустил оружие на стойку и немного щурясь от солнца взглянул на племянницу рядом, которая по его представлению сейчас должна быть очень довольна. Игрушку сняли со стены и передали ему в руки, а он в свою очередь отдал плюшевого гиппопотама Сибилл.
- Пойдем домой, Сибби? –  он протянул ей руку.

Отредактировано Richard Hardman (2016-07-25 09:32:46)

+1

9

- Да, - Сибилл отлепляется от дяди и решительно кивает головой. Конечно, она знала, что такое «сделка». У нее же было четыре старших брата, ни один из которых никогда не горел желанием с нею сидеть. Так что о сделках она знала все и даже немного больше. А уж с дядей Ричардом заключать сделку - лучшая идея из всех возможных. Ведь он-то точно не станет ее обманывать и если пообещает ей конфет с шоколадным кремом, не принесет потом с клубничным и не съест половину апельсинов, пока будет их чистить. Дяде можно было верить. Он никогда ее не обманывал. В основном потому что они не взаимодействовали, но Ричард никогда не жаловался родителям Сибилл, что она перед ужином запихала себе в рот сразу три конфеты и потом сидела в кладовке, потому что не могла их прожевать, а еще он никогда не заставлял ее заниматься французским, если она пряталась под кроватью и кричала, что ее нет. Таким людям точно можно было доверять. И Виндзор деловито оценила предложение дяди, - Это когда я послушно иду купаться, а потом ложусь спать, когда мамы с папой нет дома, а взамен утром Теренс заказывает пиццу и мне не приходится есть кашу. Ненавижу овсянку! - вслух рассуждает девочка, вышагивая по направлению к тиру, держа дядю за штанину, - Или когда Артур дымит как паровоз со мной на прогулке, я не говорю об этом папе, а он разрешает мне ходить играть с соседским псом. Правда, потом я еще неделю чихаю, - продолжает тихонько бормотать малышка, а когда они подходят к строению, встает на цыпочки, силясь увидеть, что там такое за стойкой, - Я согласна. Я ведь итак хорошая девочка. А мама говорит, что хорошие девочки слушаются старших родственников. Вы ведь старший родственник, да? - то, что старший это точно. Сибилл знала, что старшие это те, кто родились раньше, быстрее выросли, а потому выше ее ростом. Дядя Ричард был о-о-очень высоким. А значит - намного старше Виндзор. Но что именно входило в категорию родственников, девочка не вполне понимала. Очевидно, что мама с папой и все братья - их ей было наказано слушаться всегда и везде. Дядя Ричард с тетей Эвелин - тоже. Когда они оставались с нею, Сибилл обязана была их слушаться тоже. Но совершенно не ясным оставалось, почему Виндзор должна была слушаться так же и приехавшую из Флориды маму ее папы, папу ее папы и прочих не вполне понятных личностей. Так что Сибилл решила проверить и даже на минутку задумалась. А когда посмотрела на дядю , глаза ее широко раскрылись в удивлении и девочка даже закрыла рот ладошкой. Другую она было протянула к штуке, которую дядя перемещал между пальцами, но притронуться так и не решила, чтобы не испортить волшебство. По мнению Сибилл волшебство могли творить только два человека на земле - Санта Клаус и ее папа. Первый - понятно почему. А второй - потому что Джеймс всегда говорил очень тихо, но все его слышали и слушались. Кроме маленькой дочери. Потому что они с отцом понимали друг друга с полуслова и им не было нужды устанавливать отношения соподчинения. Хотя вообще-то Сибилл ничего в этом не понимала и попросту считала, что отец любит ее без памяти. Что, конечно же, было совершенно взаимно. Но доселе никто не говорил девочке, что дядя Ричард тоже может творить магию! Ведь никто больше на свете не умел делать как он. Это невозможно!
- Как это? Вы - волшебник?! Да-да-да? Научите меня! Я тоже хочу уметь... Быть волшебницей, - она обожала сериалы про волшебников. И мультфильмы про фей. И магию во всех ее проявлениях. Она даже кормила эльфов у них в саду и вместе с мамой строила для них крошечные домики с разноцветными лентами и блестками. Теперь же девочка хватает пулю и сжимает ее в руке, убежденная в том, что дядя ее обязательно научит. Позднее новая игрушка перекочует в кармашек платья девочки и она благополучно забудет об этом до приезда отца, а потом будет со слезами на глазах требовать его научить ее. Впрочем, мистеру Виндзору повезло - его дочь легко переключалась и после первой попытки спросить у нее как там дружба Джо и Лаки, она с упоением начнет рассказывать о том, как дядя-герой спас его из лап ужасного мерзкого зловредного старикашки, который есть детей по ночам и похвастается мистеру Виндзору, что и сама покалечила злодея. К счастью для всех, последняя часть рассказа будет воспринята как бурная фантазия маленькой девочки и никто даже не подумает воспринять ее всерьез.
- Мне не видно! - верещит малютка и подпрыгивает рядом, когда дядя уже стреляет. Один из членов охраны Хардманов с позволения Сибилл берет ее на руки и остаток победного шествия Ричарда по мишеням Сибилл встречает бурными овациями, как и компания друзей девочки за спиной. Впрочем, племянница мистера Хардмана громче всех кричит «ура» после каждого попадания и так же ощутимо вздрагивает после каждого выстрела. В своем доме она никогда не заставала взрослых с оружием. И никогда в жизни не слышала стрельбы. Единственный раз, когда отец ее был ранен, девочка провела во Флориде у бабушки с дедушкой и возвратилась уже когда Джеймс смог придумывать для нее истории о славных победах над драконом. Впрочем же, происходящее ныне, казалось малышке ничуть не менее захватывающим и интересным. Она то и дело подпрыгивала и дергалась в руках охранника, так что он имел вполне себе реальные шансы уронить девчонку. Едва только дело было кончено и Сибилл оказалась стоящей на своих ножках, она стала носиться вокруг дяди с победными криками, попеременно врезаясь во всех присутствующих взрослых. Потом же она подлетела к своим новым друзьям и обняла каждого так крепко, что худенькая девочка чуть не потеряла глаза - настолько сильно она их выпучила.
- Мы победили! Да-да-да! Джо пойдет со мной домой. У Лаки будет новый друг. Ура! - подняв ручонки вверх верещала Сибилл, обнимая гиппопотама и радости ее не было предела. Она прыгала, бегала, обнимала всех и благодарила дядю Ричарда за спасение Джо. Она обещала рассказать папе какой дядя герой и как много он для нее сделал.
Когда же, наконец, эмоции перестали захлестывать Сибилл с такой силой, она деловито подошла к дяде в окружении охраны, протянула Лаки одному из мужчин, Джо второму, а свой рюкзак третьему. Сама подошла к Ричарду и потянула к нему руки.
- На ручки, - прокомментировала Сибби свой порыв и едва дядя последовал ее просьбе, сложила ладони трубочкой и приложила их к уху мужчины, - Давай заберем Дэни, Розу и Питера с собой навсегда? Папа говорил, что он был бы просто счастлив, если бы у него была еще пара мальчишек, - тонкости сарказма в силу возраста не были еще доступны девочке и она не понимала, что четырех сыновей и дочери Джеймсу вполне хватает, а все остальное - не более, чем ирония, причем порой очень недобрая, - Хотя нет. Давай не будем брать Розу. У нее такое странное имя. Кто вообще дает имена цветов с колючками?

+1


Вы здесь » Living End: We choose violence » Флешбеки » 1994


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно